Форум сайта = DIE GESCHICHTE DER WOLGADEUTSCHEN =

О фон Платтене пишет Роберт Ритчер.

Людвиг фон Платтен

Среди первых переселенцев из Германии в Нижнее Поволжье был Бернгард Людвиг фон Платтен (Bernhard Ludwig von Plathen), автор первого памятника литературы российских немцев, носившего характерное для того времени длинное название « Reise- beschreibung der Kolonisten, wie auch Lebensart der Russen, von einem Offizier Plathen» («Описание путешествия колонистов, а также образа жизни русских, составленное офицером Платтеном»), к тому же выполненное в стихотворной форме.
Биографические сведения об авторе скудны, большей частью взяты из его же поэмы.
Он родился в 1733-ем году в Померании в семье небогатого дворянина. По традиции семьи он учился в кадетском корпусе в Берлине; по окончании его стал офицером прусской армии короля Фридриха II. Как офицер он участвовал в нескольких военных кампаниях, которые вела Пруссия, в том числе и в семилетней войне (1756 - 1763 годы).
Был он из тех, кому в жизни не везло: если для короля Фридриха поражение в войне стало всего лишь крупной политической неудачей, то для Людвига фон Платтена оно стало крахом всей его жизни. В войне на стороне прусской короны он не только не сделал карьеры, не только не нажил богатства, но и лишился того, что у него было: офицерской службы и небольшого имения. Жить стало нечем.
Из поэмы:
Mundirung, Geld und Gut
Tat mir nun gaenzlich fehlen;
Kurz, meine ganze Sach’
War herzlich schlecht beschtelt;
Ich konnt es ohne Klag’
Vor Leute nicht verhelen;
Ich muste barfuss gehen,
Kein Schnaps war nicht zu waehlen

Плохи мои дела:
Ни дома, ни мундира,
Живот тоска свела,
В кармане одни дыры.
А шнапса вовсе нет,
И от людей не спрячешь,
Что я уж без штиблет –
Не хочешь, а заплачешь.
.
Манифест русской царицы Екатерины, приглашавшей иностранных подданных для переселения в Россию, активно распространяемый в германских странах её агентами, вселил в него надежду найти удачу на службе российской короне. Конечно, в качестве офицера. Шёл 1765-ый год.
Платтен обратился к российскому комиссару в Любеке поручику Ребиндеру. Это был тот самый Ребиндер, который в 1763-ем году совместно с капитаном Пайкулем доставил в Россию сначала под Петербург, а весной 1764-го года – в Саратов группу из 103-х семей ремесленников, основавших потом Немецкую Слободу. Корнет заслужил милость императрицы, был повышен в чине и отправлен комиссаром в Любек.
Из поэмы:

Drauf resolviert es mich,
Auch mit dahin zu gehen,
Ob ich mein glueck nicht konnt’
In Russland bluhen sehen.
Ging also eiligst hin
Zum Werbungskomissaer,
Sagt, dass ich ein Offizier
Auch gut von Adel waer.

Что ж делать мне теперь?
Пойду, как все босые,
Быть может, к счастью дверь
Находится в России.
И, вскинув голову, вбежал
К начальнику вербовки.
«Я дворянин, - ему сказал, -
И офицер я ловкий».

Ребиндер его внимательно выслушал; однако, сказал, что вопрос о службе офицером находится вне его компетенции, но всё-таки подписать контракт (с фирмой «Ле Руа и Пите», имевшей свою контору в Любеке) и уехать в Россию; по прибытии же в Ораниенбаум подать прошение царице о принятии на русскую службу. Платтен решился на отъезд. Но его не оставляли сомнения: он не был уверен в правильности принятого решения, ему было горько покидать родину, хоть и отнеслась она к нему не как к сыну, а как к пасынку.
Из поэмы:

Was ist da fur ein Schmerz,
Dass ich muss Deutschland meiden
Und nun als Kolonist
Viel Plag und Kummer leiden.
Betruebnis, viel Verdruss
Zu Wasser und zu Land,
D’rum bin ich argerlich
In diesen neuen Stand.

Немыслимо, какая боль –
С отчизной расставаться!
Зачем досталась эта роль
Мне – колонистом зваться?
Всё в жизни так неладно,
Что вспомнил я о Боге:
«О Боже, как досадно
Мне быть таким убогим!»

Вместе с другими эмигрантами отплыл он из Любека. Плыли долго и трудно: то многодневный штиль, то штормовой ветер и качка и её следствие – изнуряющая тело и душу морская болезнь. Продовольствия тоже не хватало.
Из поэмы:

Sechs Wochen mussten wir
Die Wasserfahrt ausstehen,
Angst, Elend, Hungernot
Taglich von Augen sehen.
Also, dass wir zuletzt
Salz, Wasser, Schimmelbrot
Zum Lebens unterhalt.
Einhilten kaum zu Not
Bis diese Glueckstund kam
Oranienbaum zu sehen,
Da tat ein jeder nun
Mit Freud’ vom Schifffe gehen

Мне в трюме шесть недель
Пришлось болтаться в море
И видеть каждый день
Отчаянье и горе.
Уж голод тут как тут:
Лишь плесневый сухарь
С водой и солью нам дают,
А впереди – всё хмарь.
Вот, наконец, - счастливый час! -
Ораньенбаум вдали!
Лишь только к берегу – и враз
Все с корабля сбегли.

.

В Ораниенбауме все переселенцы проходили карантин перед отправкой дальше.
Сразу по прибытии фон Платтен подал прошение о принятии его на офицерскую службу. Однако, оказалось, что Ребиндер был излишне оптимистичен: Платтену в приёме на русскую службу отказали. Да и то: зачем принимать на службу офицера, не знающего русского языка, да ещё несколько лет воевавшего против России в рядах неприятельской армии? В памяти царицы свежи ещё были воспоминания о том, какую ненависть к себе вызывал её незадачливый супруг Пётр Третий своими пропрусскими взглядами.
Платтен был прямо-таки убит. Если бы у него были деньги, он отдал бы долг фирме «Ле Руа и Пите» и вернулся бы в Германию или на худой конец попробовал бы самостоятельно пробиться в Петербурге, где было полно немцев. Да и долг был не такой уж и большой: немного денег, полученных в Любеке, и затраты на перевозку через Балтийское море. Но у него не было ни копейки, и взять было негде. Несмотря на дворянство и офицерство, ему оставалось только одно: вместе со всеми продолжать следовать на Нижнюю Волгу.
В Петербурге для группы был сформирован обоз, и несмотря на то, что дело шло к зиме, переселенцев отправили в путь. А он был не близкий и занял почти столько же времени, сколько морской переход из Любека в Ораниенбаум – сорок дней. Ночевали в селениях, под крышей; Платтен, несмотря на охватившую его глубочайшую депрессию, признавался потом, что такое путешествие пришлось ему по душе; правда, в следующей же строфе поэмы он повествует о грустных и трагических моментах его.
Из поэмы:

Wir musten vierzen Tag’
Beim Wagen patroullieren
Und Weiber mit Bagag’
Zu Lande transportieren.
Hier wurden viele krank
Und viele blieben tot;
Die Kinderlein voraus
Die lietten grose Not.

В пути мы были сорок дней,
Мужчины – лишь пешком:
Места для женщин и детей
В телегах с багажом.
Хворали многие тогда,
Иные – в гроб легли.
И детям малым не всегда
Мы пособить могли.

Так добрались они до города Торжка в Тверской губернии, расположенного на берегу Волги. Отсюда на дощанике - большой барже - им предстояло спуститься по Волге до Саратова. Но начались холода, Волга вот-вот должна была стать, и им пришлось здесь зимовать. Для этого было определено одно русское село, расположенное неподалёку от Торжка. Всё, увиденное в этом селе, Платтену очень не понравилось. Это нашло отражение в поэме, где он с повышенной эмоциональностью и излишней горячностью описал «ужасный» быт русских крестьян, их бесправие, их бедность и их бескультурье.
Весной двинулись дальше.
Из поэмы:

Anjetzt schon sieben Staedt’
Mit Glueck vorbei passiert;
So es uns auch gar bald
Nach Saratow infiert…
Der Schiffer sieht ja auch
Kosakenstadt schon liegen

Мы долго шли. Семь городов
Остались позади.
И вот уже в конце концов
Саратов впереди…
И все, кто у борта стоял,
Мог зреть Козакенштадт.

.

Семь городов, о которых говорит здесь поэт, - это, скорее всего, самые крупные города того времени, в которых приходилось останавливаться для пополнения продовольственных запасов: Тверь, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань, Симбирск и Самара. А Козакенштадт – это неприжившееся немецкое название, присвоенное в то время Покровской Слободе, поселению почти полностью украинскому, основанному ссыльными запорожскими казаками, сторонниками гетмана Мазепы.
Саратовская контора Комиссии иностранных поселенцев определила им место для колонии на левом берегу Волги, верстах в 60-ти ниже Саратова. Место было хорошее: высокий берег, заливной луг, небольшая чистая речка Поповка, прекрасный вид на Волгу.
Поселению было дано название Иост (Jost), позднее получило оно и русское имя – Поповка, как и речка.
Но Платтену ничто не было мило. Всё происходившее с ним он расценивал только с одной точки зрения – как полный крах своей судьбы. Перспектива стать крестьянином для него была невыносимо дикой, и лишь надежда на какой-то неожиданно благоприятный исход немного согревала его душу.
Из поэмы:
.
Ihr Bauern, treten aus!
Man ruft euch Kolonisten,
Hier gibt kein Buerger nicht,
Und kein’ Professionisten,
Kein Aedel-Charakter,
Kein Amtrecht, kein Offizier.
Ihr musst nun Bauern sein,
Da ist kein Rat dafuer.

Пришли. Отныне здесь – ваш кров.
Велик ты или мал,
Из горожан иль мастеров,
Иль профессионал,
Хоть бел ты, иль хоть сер,
Хоть грешен ты, хоть чист ты,
Чиновник или офицер,
Теперь все - колонисты!

И тут же он насмехается над своими собратьями-колонистами, над их верой, что
Кто трудится, хоть тресни,
Не потакая лени,
Тому Отец Небесный
И хлеба даст, и денег.
Однако на первых порах всё на самом деле оказалось не так безнадёжно, как воспринималось измученной душой Платтена. Пока шёл процесс первичного обустройства, пригодился административный опыт его – как- никак, а бывший офицер. Но через год дирекция общества «Ле Руа и Пите» от услуг Платтена отказалась. И стало ему совсем плохо: не приспособленный совершенно к крестьянскому труду, да и не мыслящий себя бауэром, он вынужден был стать наёмным работником-подёнщиком. Отчаянию его не было предела.
Из поэмы:

Ich dachte hin und her:
Soll ich ein Bauer sein?
Da schlage Pulwer, Blei
Und alle Flamm hinein!
Nun wurden wir geteilt
Als wie in Nohas Kasten,
Wer nichts zu fressen hat,
Bereite sich zu Fasten.

Здесь лучше не роптать,
А молча разделиться.
Коль нечего пожрать,
То вынужден поститься.
Подумал я тогда тайком:
Взять зарядить мушкет,
Вскричать: «Не буду мужиком!» -
И грохнуть в целый свет.

Но вскоре ему опять повезло: В 1768-ом году его пригласил к себе граф Денгоф в качестве учителя и воспитателя своих детей. Дело это, конечно, для него было новое и, может быть, не совсем по душе, но всё-таки это было во много раз лучше того, что он имел.
Из поэмы:

Man hat aus mir Offizier
Ein Prezeptor gemacht.
Bleibt jetzo all gesund,
Ich sage: “Gute Nacht”.

Крепких вам желаю жил,
До свиданья, братцы.
Бывший офицер решил
В прецепторы* податься.
* Прецептор (латинское) – воспитатель, наставник, учитель.

Граф Денгоф, представитель известной в Германии фамилии, решил
соригинальничать: уехал в Россию, основал колонию, назвав её своим фамильным именем, и теперь приспосабливался к местным условиям. Но как бы условия ни были убоги и скромны, а детей растить и учить надо. Стороной услышал он о Платтене и сделал ему деловое предложение.
Об этом графе Денгофе удалось узнать совсем немного, и даже не о нём, а о носителях этого имени. Дворянская линия Денгоф известна в Германии с 1330-го года. Родоначальник одной из её ветвей граф Фридрих Денгоф в 17-ом веке обосновался в Восточной Пруссии и построил замок Фридрихсштайн. Другой ветви, вестфальской, принадлежал замок Винзеебек. Третья ветвь обосновалась в Берлине, поволжский Денгоф – из неё. Потомок восточнопрусской ветви Марион Грэфин Денгоф – основательница (1948-ой год) получившей всемирную известность германской газеты «Zeit».
Как в то время можно было попасть из Иоста в Денгоф? Для этого нужно было сначала пройти по берегу Волги вверх 10 вёрст – там была основана колония Куккус. Напротив Куккуса на высоком правом берегу Волги хорошо видно было русское село Ахмат. Волга здесь была неширокая, будто кто-то гигантской рукой взял её и сдавил. Кто-нибудь на лодке должен был перевезти путника в Ахмат. Если даже граф не прислал за учителем лошадей, не беда: можно и пешком, молодому человеку вполне можно справиться с этим за день – 33 версты. В 4-х верстах от Ахмата в широкой живописной долине находился Антон, одна из первых колоний. Ещё 13 вёрст – и наш путник в Бальцере. Здесь можно немного отдохнуть и снова - в путь (хотя, случись удача, и Платтен мог бы повстречаться тут с ещё одним неудачником, бывшим капитаном Якобом Дорлошем; им было бы о чём поговорить: оба – участники Семилетней войны, хотя не исключено, что воевали по разные стороны линии фронта, но это вряд ли могло стать помехой). В 10-ти верстах от Бальцера – колония Куттер. Последний этап, последние 6 вёрст, и бывший офицер – в Денгофе, который виден ему стал ещё в Куттере: Денгоф заложен был на высоком бугре, одна сторона которого, крутая и почти лишённая растительности, послужила основой для русского названия колонии – Гололобовка. После Куттера путнику пришлось вброд преодолеть реку Карамыш, но это не страшно: она не очень широкая и не очень глубокая.
Несколько лет провёл Платтен в Денгофе, пестуя детей графа. В лице последнего нашёл он себе и ежевечернего собеседника, и первого слушателя и критика своей поэмы. Беседы эти были интереснее, а споры жарче, если под рукой был ещё и добрый кувшин пива.
Здесь же нашёл себе Платтен и спутницу жизни – молодую вдову Анну-Маргариту.
Но уж если не везёт, так не везёт. Стоило детям графа чуть подрасти, как он встрепенулся: ведь им нужно давать настоящее образование. Да и надоело ему жить в деревне. Собрал граф всё своё семейство и уехал на родину, оставив в распоряжение учителя свой дом, но лишив его надёжного куска хлеба.
Деятельная жена не давала поэту унывать, тем более – голодать. А вскоре от пастора села Гуссенбах пришло предложение занять место его помощника (кюстера) и учителя в приходской школе. Платтен согласился.
Село Гуссенбах находилось от Денгофа даже дальше, чем Иост, почти за 50 вёрст, но теперь учителю не было нужды идти пешком: у него были и лошадь, и коляска. Колония эта была основана на нагорной стороне по официальным данным в 1767-ом году, русское название её – Линёво Озеро (ныне в Жирновском районе Волгоградской области). Путь Платтена лежал через колонии Бауэр, Меркель, Кратцке и Диттель.
Как шла его служба в Гуссенбахе, сведений нет.
Летом 1774-го года супруги Платтены находились в Денгофе. В первых числах августа село занял какой-то отряд отступавшей от Саратова армии Пугачёва. Платтены им чем-то не угодили, и мятежники повесили их.
Поэма «Описание путешествия…» была написана Людвигом фон Платтеном в Денгофе. В ней 67 восьмистиший, то есть 536 частично рифмованных строк. После гибели автора она была обнаружена денгофским пастором и долго хранилась в бумагах Саратовской евангелическо-лютеранской консистории, куда пастор её передал.
Впервые она была опубликована Александром Клаусом в качестве одного из 12-ти приложений в его книге «Наши колонии», вышедшей в Санкт-Петербурге в 1869-ом году, почти через 100 лет после трагической смерти офицера, дворянина, учителя и поэта Бернгарда Людвига фон Платтена.
Художественные достоинства поэмы Платтена невелики, однако она, как писал покойный Вальдемар Эккерт, имеет ценность уже в том, что явилась «первым литературным произведением, написанным очевидцем, участником переселения немцев, и что в ней немало живой и поэтому особо ценной информации о надеждах, трудностях, настроениях и разочарованиях одного из людей, решивших покинуть родину». Ради обретения сытой жизни в «чужих неведомых краях» - добавлю я.

Отрывок о фон Платтене взят из большого материала " Немецкие колонии на Волге" Роберта Ритчера в Интернете.Чей литературно-поэтический перевод с немецкого на русский, не знаю, но он мне нравится.
А весь большой материал можно найти здесь.
http://search.myheritage.com/?q=%D0%A0%D0%BE%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82+%D0%A0%D0%B8%D1%82%D1%87%D0%B5%D1%80+%22%D0%9D%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B5+%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%B8+%D0%BD%D0%B0+%D0%92%D0%BE%D0%BB%D0%B3%D0%B5%22&cx=partner-pub-7407478729887929%3Agiwg7y5iqcq&cof=FORID%3A11&safe=off&ie=UTF-8&hl=ru&sa=%D0%9F%D0%BE%D0%B8%D1%81%D0%BA#317<\/u><\/a>

**********