Отправлено: 06.09.07 20:13. Заголовок: Воспоминание_Verbannung_Verschleppung_депортация

Verbannung
(Ein Experiment der Gesetzlosen: Langsam aber sicher oder eine Reise in den Tod)

( Erinnerung eines Wolgadeutschen über die Verschleppung während und nach dem Zweiten Weltkrieg)
Erste „ Reise nach Sibirien“: vom 14 September 1941 bis 28 September 1941 Röthling – Semenovka-Netkatschi –Balaschov – Pensa – Ufa – Tscheljabinsk – Omsk – Sortierpunkt Krupjanka – Sagotserno und dann auf mehr als 60 Dörfer nach Bedarf als Arbeitskraft zugeteilt. Der Weg ging über 3000 km zu Fuß, mit Pferdegespann und Telegas, Güterwagen, Schleppkahn.

Zweite „ Reise nach Norden“: Vom 20 Januar 1942 bis Februar 1942 ging es unter strengen Bewachung von Miltär für Innere Angelegenheit weiter über Goloschmanova (Sammelpunkt), Omsk, Jekaterinburg nach Norden bis zum Vernichtungslager – Iwdel ca.2000km

Dritte „Reise nach Kasachstan“: Vom Dezember 1946 ging es weiter vom Vernichtungslager Iwdel über Tscheljabinsk, Kustanai, Bredy nach Kasachstan - Dshetygara in die Goldgrube und es soll eine Endstation für die überlebende des Vernichtungslagers ca.1500 km ( da es hier theoretisch keine Übelebenschanze gab)


Vor der Verbannung hat das Dorf Röthling – Semenovka vier Kollektivwirtschaft und hat 2600 Einwohner. Im Jahre 1913 zählte die Bevölkerung noch über 5800 Menschen, und schrumpfte durch Revolution (Bruder- Geschwisterkrieg), Hungersjahren am 1921 und 1933 wie durch Fluchtung in andere Gegenden des Russischen Reiches sowie Auswanderung nach Süd- und Nordamerika. Vor der Verschleppung waren alle alt und jung mit der Ernte beschäftigt. Mäh- und Dreschmaschinen müssen bis 1Uhr nachts arbeiten und übernachten könnten wir nur auf dem Feld in „Strohbetten“. Die anderen Bauern übernachten an der Tenne. Gearbeitet wurde die ganze Woche durch, nur am Samstag könnte man für 4 Stunden nach Hause um zu Baden und die Wäsche auszutauschen. Am Sonntag früh ging es wieder los. Der Samstag 30 August 1941 wurde für uns eine Wende, wo Gesetze wie auch Menschenrechte für uns Deutschen nicht mehr galten. Ich arbeitete während der Schulferien in der Tenne und war für die Qualität der Frucht bei der Reinigung und Trocknung verantwortlich gewesen und führte auch die Buchhaltung. Die Schulferien wurden auf Grund der Ernte auf ein Monat verlängert. An diesem Tag war ich sehr müde und schlief ziemlich lang, übliche Weise wurde ich von dem Lärm geweckt. Ich wachte auf weil auf mich die Sonne stark strahlte ich drehte mich um und schlief weiter. So schlief ich bis mich ein Junge bemerkt und geweckt hat, die Sonne stand schon senkrecht über mich. Ich habe ihn gefragt wo sind alle Leute. Statt zu antworten hat er mich gefragt was ich hier mache und ob ich nicht wusste das die gesamte Bevölkerung des Dorfes Zwangs umgesiedelt wird. Das Dorf war mit Soldaten umstellt und es darf keiner verlassen, nur ins Dorf darf man rein. Das Experiment hat sei Anfang genommen. Ich packte alle Unterlagen und das Rechenbrett (Russischer Computer) in Koffer, holte meine Jacke und ging entlang der Grube in das Dorf. Neben dem Friedhof standen zwei Militärsoldaten mit Gewehren, sie lassen uns ohne Probleme durch. Das Dorf war dicht mit Rauchwolken bedeckt. Im Dorf wurde geschlachtet, gekocht, also die letzte Vorbereitung für eine unbekannte, ungewisse „Reise“ getroffen. Die Kühe brüllen, weil sie nicht auf die Weide konnten, Die Schweine quiekten beim schlachten, die Hunden bellten auch die Katzen miauen, sie alle ahnten welches Schicksal sie erwartet. Auch viele Frauen weinten. Es war für mich ein schreckliches Gefühl es alles zu verarbeiten. Es entstand ein grausames Bild das man mit dem „Weltuntergang“ vergleichen kann.
Eins machte uns alle noch Stark, das man nicht der einzige war denn das Schicksal so getroffen hat. Ich las die Wolgadeutsche Zeitung Nachrichten (letzte Ausgabe), wo stand der Erlass des Präsidiums des Obersten Sowjets der UdSSR über die Umsiedlung der im Wolgagebiet ansässigen Deutschen: „Zuverlässigen, bei den Militärbehörden vorliegenden Angaben zufolge befinden sich unter der im Wolgagebiet ansässigen deutschen Bevölkerung Tausende und aber Tausende Diversanten und Spione, die auf ein Zeichen aus Deutschland hin in den von Wolgadeutschen besiedelten Gegenden Sprengungen vornehmen sollen“ und so weiter. Unterzeichnet: Der Vorsitzende des Präsidiums des Obersten Sowjets der UdSSR M.Kalinin, A.Gorkin. Moskau , Kreml, den 28.August 1941. Jedes verbrechen muss begründet sein. Es wurden 450000 Deutsche mit Notdürftigsten ausgerüstet und zwangsweise in den Osten deportiert. Jetzt wissen wir es genau, dass das es mit Absicht gelogen war, von der Regierung vorbereitet und beschlossen wurde. Die jetzige Regierung die den Nachlass von damals geerbt hat, muss sie auch die Verantwortung tragen und hilfreich sein bei der Aufarbeitung unserer Geschichte. Wir möchten unter anderem den wahren Grund der Deportation wissen. Das ganze Vieh vom Dorf wurde in Kirchhof zusammen getrieben. Die Kühe wurden nicht gemolken, Pferde, Kälber, Schaffe und Ziege hatten nichts zum fressen bekommen und stoßen für mich damals ungewöhnliche Tone aus. Unsere Aussiedlung wurde von Anfang an von einem „Musikchor der Tieren“ verabschiedet dass ich immer noch im Gedächtnis habe. Das war der Anfang der Unmenschlichkeit das mich begleitet hat, wo alle Lebewesen (Mensch und Tieren) ohne Grund und ohne Ausnahme zum Tod verurteilt wurden. Zu der Bahnhofstation Netkatschi wurden wir am 11,12,13 September gebracht. Da unser Transport neben dem Friedhof vorbei schleifte, nahmen einige noch kurz von den Verstorbenen Abschied, und später dadurch laufen mussten um die im Schnelllauf die Kolonne einzuholen, da früher dürften sie den Friedhof nicht betreten. Am 14 September wurden wir in die Güterwagon verladen. Es waren vorne zwei Schlepper, dann ein Schlafwaggon für den Begleitpersonal (Militär des Innenministeriums) und ca. 45 Güterwagons die für Transport von Vieh vorgesehen waren. Also es gab keine Wasch-, Koch -, und Schlafmöglichkeit sowie auch keine Toilette (Eimer). In einem Waggon befanden sich ca. 50 bis 60 Menschen. Manchmal ging es Berg hoch und da musste die dritte Lokomotive den ganzen Zug noch schieben. Die Hunden haben uns bis Bahnhofstation Netkatschi ca.20 km und auch ein Stück weiter entlang der Eisenbahn begleitet. Beim durchqueren der Deutsche Wolga-Republik, öffneten sich weitere grausame Bilder, man sah wie die eingespannte Pferdekutschen frei auf den Felder weideten, die nach dem Transport zum Bahnhof ihre Funktion erfüllt haben und mussten mit dem Leben bezahlen. An den Tennen haben sich viele Haustieren tot gefressen, Z.B. einige Ochsen lagen tot, deren Bauch war so hoch, das die Größe des größtgewachsen Ochsen übersteigt hat. Die Frucht auf den Tennen qualmte. Die dunklen Rauchwolken begleiten uns. Die prächtige, gereifte, gelbe, volle, gerade stehende Halme entsprachen nicht unserem traurigem Zustand. Am Boden des Waggons gab es nicht zu viel Platz zum Schlafen, deswegen musste man sich absprechen, wann kann man schlafen, sitzen oder stehen. Beim halten des Zuges wurde draußen zuerst Holz, Reisig gesammelt dann Feuer angezündet und das vorbereitete Essen gekocht. Wenn der Zug nur Kurz stand und das Essen war nicht ganz gar, hat man es mit einfachen Mitteln den Kochtopf isoliert um die Wärme zu erhalten und mit Glück das essen noch fertig zu kriegen und wenn es auch nicht fertig wurde aß man es halb Rohe im Waggons. Durch die große Zahl von angesammelten Menschen in einem engen Raum, der nicht auf menschliche Bedürfnisse abgestimmt war, sowie die katastrophale Hygienische Bedienungen hat zur Schwächen, Krankheiten und zum Tod geführt. Manchmal Stand der Zug 6 bis 7 Stunden in dieser Zeit mussten wir entlang der Eisenbahn das Grab schaufeln und sich beeilen den Leichnam unter die Erde zu bringen. Da keiner gewusst hat wie lang der Zug in der Steppe stehen bleibt, musste man mehrere Versuche unternehmen, um die Beerdigung zu vollziehen.
Manchmal haben die Offiziere des Begleitpersonals einige Jungemädchen unter einem für mich unbekannten Vorwand in den Schlafwaggons aufgefordert zu kommen und die hat man erst nach dem Abschluss „der Reise“ wieder gesehen. Am 26 September wurden wir wie auch üblich in Omsk Güterbahnhof Kulomsina ausgeladen und weiter ging „die Reise“ mit dem Schlepperkahn schon in Sibirien am Fluss Irtysch abwärts. Unterwegs hat der Schlepperkahn eine Brücke gerammt und hat leck bekommen und das Wasser drang in das innere des Schiffes hinein. Es entstand eine Panik, wir dachten die wollten das Schiff mit uns versenken lassen. Das Schiff hat noch mit Mühe und Not das Ufer erreicht und wir haben das es sehr schnell verlassen. Hier war die Vorstellung von uns dass wir so einfach getötet werden, unbegründet. Wir waren noch für „wichtigen, höheren Aufgaben“ vorgesehen: d.h. wir sollen als Arbeitsvieh dienen und bis zum letzt ausgenutzt werden und beim zufälligen überleben durch andere Mitteln die in Russland seit der Revolution für anders denkenden oder nach Ansicht von wenigsten nicht mehr zum Gebrauchen sind sehr häufig angewendet wurde, den Tod finden sollen. Um es zu verwirklichen, gab es in Russland eigene selbst erfundene "patentierte" Methoden sowie auch lange in dieser Hinsicht Traditionen. Wir wurden in ein anderes Schiff verladen und so fuhren wir bis Sagotserno-Kuschaly linke Seite des Ufers, Bezirk Sargatskij, wo die hälfte ausgeladen wurde und die andere hälfte am rechten Ufer bis Dorf Krupjanka, Bezirk Gorkovskij. Meine Verwandte, die auf der linken Seite des Ufers standen winkten weinend uns zu, da wir weiter fahren mussten. Um noch mehr leid uns zu bringen haben sie uns nicht bloß in verschiedene Dörfer zerstreut aber auch zusätzlich die Verwandten noch weit auseinandergerissen und durch den breiten Fluss Irtysch ist eine natürliche Grenze entstanden, die aber kaum in der damalige Zeit nicht einfach zu überwinden war. In jedes von 60 Dörfern kamen ca. 2 bis 15 Familien und quartierte in nicht benutzten Zimmern ein. Es gab nur wenige die russische Sprache konnten. In dieser Hinsicht habe ich Glück gehabt, weil in den Hungersjahren an der Wolga, haben wir das Dorf Semnovka von 1931 bis 1937 verlassen und in Gebiet Tambov lebten. Dort haben wir einige Maße russisch gelernt, was für diesen Zeitpunkt wie auch später einen großen Vorteil brachte. Wir, im unterschied zu den anderen Familien, bekamen alleinstehendes Haus. Das Haus war nur 12 m² groß. Mit uns lebte meine Tante Dieser mit der Familie. Im Haus von 12 m² in die Küche, Schlafzimmer, Kinderzimmer und der russischen Offen alles das gleiches Zimmer war, lebten 12 Personen. Der mitgebrachte Proviant ging so langsam aus, wir sammelten auf den Kartoffelacker gefrorene Kartoffeln und versuchten so unser Hunger zu stillen. Meine Mutter hat in der Kolchose etwas Schweinefutter mitgehen lassen und uns die Grütze gekocht, aber das war alles nicht ausreichend. In drei Monaten Oktober , November, Dezember wurde in unseren Unterkunft mehr Platz frei, durch den Tot von 4 Personen, und später noch eine dazu, „geschaffen“. In der Kurze Zeit haben wir von 12 Personen 5 beerdigt, es sind ca.42%, aber das Experiment ging in die zwischen Phase. Im Jahre 1942 im Januar ich und mein Vater im März auch mein Cousin mit 15 Jahren wurden wir in den Vernichtungslager Iwdel unter strengen Bewachung transportiert. Zu Hause blieb meine Mutter mit 4 Kindern alleine. Sie könnte auch mobilisiert werden, aber die hat zum „Glück“ ein Baby von 7 Monaten. Das russisches Gesetz besag, wenn die Mutter ein Kind hatte, das Junger als 3 Jahre war, dürfte sie nicht in das Lager mobilisiert werden. Dieses Gesetz galt in dem kommunistischem, sowjetischem, „demokratischem“ Vielvölkerstaat Russland nur für die deutsche Bevölkerung. Sehr ville Müttern wurden von ihren eigen Kindern getrennt. Den inneren Zustand diesen Müttern ist schwer zu beschreiben. In dem Vernichtungslager Iwdel von 20000 Menschen überlebten 2000. Der Krieg war längst zu ende, die deutschen der Muster Republik haben mit dem Krieg nichts zu tun gehabt. Ein Tel der überlebenden die so schwach waren, das sie nach Auskunft der Ärzten kaum noch lebendig die eigene Angehörige erreichen können, haben die Erlaubnis bekommen den Lassareet zu verlassen. Nach dem sie die Entlassungspapiere bekommen haben dürfen sie aber nur bis zum Aussiedlungsort fahren und dort sich beim Kommandant in 24 Stunden melden. Die nach den Ärzten noch „gesund“ gemustert wurden mussten „die Reise“ fortsetzen und das Experiment vollenden. Im Dezember 1946 kam ich in die Goldgrube Kasachstan – Dshetygara. Die Grube war 210 m tief und mehr als 1000 m lang. Oben am Eingang saß ein Arbeiter, sein Zustand sah erbärmlich aus. Seine Aufgabe war mit einer Winde die Menschen und die Ausrüstung in die Grube zu transportieren. Die Gestalt besah nur Knochen und eine dünne Haut. Hier hat mich noch mal die Kenntnisse der russischen Sprache weiter Mal das Leben gerettet. Er hat mir erzählt, dass er mit 400 inhaftierte Menschen aus Westukraine hier gearbeitet haben und von den 400 Personen hat er und noch eine überlebt. Als er mit den anderen in die Goldgrube angekommen sind, war sein physischer Zustand sehr schlecht und deswegen musste er außerhalb der Goldmine arbeiten. In der Goldgrube zum Unterschied zu Kohlegrube entsteht eine Staubwolke die schwere Metalle beinhaltet. Die Metalle setzen sich an die Lunge fest und bilden ein Panzer. Den Panzer kann man mit keinen Medikamenten zerstören, wie auch aus dem Körper rauskriegen. Der Mensch stirbt nach einer gewissen Zeit. Deswegen hat man in diese Grube Menschen eingesetzt die zum Tode verurteilt wurden, da sie keine Schanze gehabt haben die Mine lebend zu verlassen. Nach diesen Erkenntnissen habe ich alles unternommen bei ersten Gelegenheit fliehen und untertauchen, was mir auch gelungen ist. In der Kohlegrube atmet man auch viel Staub ein, was auch der Gesundheit schädlich ist, er löst sich auf und nach zwei Jahren spukt man noch die schwarze Speichel aus, also man hat eine Überlebensschanze. Bald werde ich 80 Jahre alt und für den hohen Alter bin ich meinen Eltern zu verdanken die mich mit mehreren Paketen und trösteten Briefen mir Mut zum Leben verholfen und unterstützt haben. Um einiges klar zu stellen, wenn ich über das „demokratisches“ Russland spreche, meine ich „die ausgewählten Personen“, die Macht von unten bis oben besaßen. Zu dieser Macht sind sie durch Mord, Raub, Korruption gekommen und das geraubte und erarbeitende von anderen Sozialprodukt unter sich aufgeteilt. Die Tätigkeit haben sie streng nach Vorschriften ausgeübt. Zu diesem Apparat haben aber wenige Nationen zugehört. Das einfache russische Volk durch die eigenen, spezifischen Eigenschaften wurde aus diesem Apparat ausgeschlossen und wurden schamlos ausgenutzt. Wir wahren die einzige Nation in dem Vielvölkerstaat Russland, die bis zum dem Jahr 1972 interniert wurde, und bis dorthin einige Völkerrechte von dem mächtigen Staatapparat aberkannt wurden. Ich wurde damals von meinen Kindern oft gefragt, was böses gegen das russische Volk ich getan habe, weil von der Seite der Vorgesetzten und Lehrern einige Schickahnen erleben mussten. Meine Kinder sind selbst schon groß und haben eigene erwachsene Kinder, aber ich konnte bis heute noch nicht diese Frage beantworten. Vielleicht gibt es welche Leser die mir auf die quälende Frage eine Antwort geben können.

Noch einmal kurz Zusammengefasst in einem Gedicht. Es sollte im Jahre 1970 zum Aufruf zur Ausreise dienen und jetzt zum Andenken für Nichtüberlebenden, zur Erinnerung an die Lebenden und für die Jugend zum Nachdenken bewegen.

Wir sind verschickt, wir sind verbandet
Wir haben hier kein Heimatland
Dann lasst uns rüber, lasst uns hinaus
Lasst uns aus dem Russland heraus
Wir sind es Müde, wir sind es Satt
Wie ihr uns schon gerackert habt
Ja genau gerackert und geplagt
Nach Sibirien Weit verjagt
Von Sibirien weiter fort
In den hohen kalten Nord
Es ging nach Iwdel in den Wald
Es gab viel Schnee und es war bitter kalt


Iwdel war ein Menschenvernichtungslager
Wir wurden immer Schwächer und ganz Mager
Psychisch waren wir langst gebrochen
Physisch nur noch die Haut und Knochen

Es starben viele und jeden Tag mehr
Einige Baracken waren schon ganz leer
Aus einer nahmen die Brischen raus
Und nannte es einfach Krankenhaus
Es gab kein Arzt und auch kein Pfleger
Nur starke Männer als Leicheträger
Aber es gab ein „Sanitär“ und das war genug
Er prüfte nur nach ob der Puls nicht schlägt
Ein bisschen Brot, ein Stückchen Teig
Trübes Wasser tranken wir sogleich
Man braucht kein Löffel und kein Messer
Weil die Breinesselsuppe schmeckt immer besser
Auf die Arbeit mit der Musik
Getragen wurden viele zurück
Durch das Tor, durch die Wacht
In das Krankenhaus in der selber Nacht
Am nächsten Morgen wickelt man sie ein
Und trug sie hinaus, zum Loch hinein
Aber manche haben jedoch das Glück
Kamen halber Tod zurück
Aber Zuhause war es nicht linder
Es blieben Nackte, bettelnde Kinder
Elend, Kummer, Hunger und Not
Heute Lebendig, Morgen schon Tod
Und die wo übrig blieben
Sollten sie wieder lieben
Warum den lieben und nicht hassen
Wohl für die Wunden die sie uns haben überlassen
Dann haben sie uns gezwungen
Zusprechen mit einer fremden Zunge
Warum Zunge und nicht Sprache
Weil sie statt Sprache Zunge sagen
Sie machen aus uns große „Spezialisten“
d.h. Gute Melkerin und fleißige Traktoristen
Und plagten uns so lange
Bist die meisten Zugrunde gingen



Alois Schaab

 Отправлено: 07.09.07 10:50. Заголовок: Re:

Wer war schuld für diese Deportation?
Kommunistische Partei der Sowjetunion.Bolschewismus.

Bis heute trägt niemand Verantwortung für diese Deportation,für diese Unmenschlichkeit.
Schade.

 Отправлено: 10.09.07 20:54. Заголовок: Re:

silvester
Виноваты Шариковы и Швондеры. Это в великой русской литературе уже
отображено. Только судить их не возможно - литературные герои.
Да и что там мульён или полтора мульона российских немцев - если до сих пор
ещё не разобрались в России кто же всё таки виноват в десятках мульёнов уничтоженных крестьян
или всей элиты после 1917 года.

 Отправлено: 16.07.08 22:12. Заголовок: http://www.deutsche-..

http://www.deutsche-allgemeine-zeitung.de/rus/index.php?option=com_content&task=view&id=1034&Itemid=39

В ауле с казахским именем оказались одни немцы, но община была неоднородна. Одна часть считала себя коренной. Их привела в казахскую степь столыпинская реформа. Ехали на «свободные» земли в 1905 – 1922. Как эти земли стали еще «свободнее» в годы коллективизации, Якобу Гардту поведал Иса Айсин. Говорил сдержанно, скупо, но объективно: недопонимание менталитета народа вызвало массовый голод. «Коренные» немцы Шункуркуля все это пережили, а помочь было невозможно.

Вторая часть – это выдворенные с лихорадочной поспешностью оскорбительным указом немцы АССР немцев Поволжья.
Выселяли с такой скоростью, что беженцы с запада страны, бежавшие от фашистских войск, не поспевали заселять опустошавшиеся села. Коровы бродили с ревом по улицам, поливая переполненным молоком выменем пыльные дороги, собаки от всеобщей тревожной суеты поджали хвосты и не подавали голоса. Их хозяева отвязали, а сами убыли ни с чем. Старый урожай был надежно прибран, а народившийся еще не поделили. На новом месте им, естественно, никто картошки с хлебом не заготовил. Впереди был страх и ужас.
Переселенцы с Поволжья говорили о «коренных» без злорадства: «За тридцать лет вы настолько изменились, что можно подумать, вас тут, в ковыльной степи «выпахали» (rausgeackerte Kowyleköpf). Столыпинские первоцеллинники сюда тоже прибыли с Поволжья, правда, добровольно. Теперь же волжане не желали друг друга узнавать.
Были и другие – кавказские, украинские, крымские немцы-колонисты, прибывшие значительно позже известного Указа. Эти очень по-разному были обеспечены питанием и одеждой. Ведь места их выселения были большей частью очень хлебными. Сселяли их уже спокойнее, без паники, с опытом, да и сами люди как бы ждали свой приговор, загодя готовились.
Военное лихолетье грубо выравнивало всех, независимо от того, кто и к каковым немцам по происхождению себя относил. В далеком тылу шел свой неравный бой. Тоже за жизнь.
Перед недоеданием, голодом все оказались одинаково беззащитными. Семья Бехтольдт. Две сестры – Фрида и Мария, братик на пару лет старше Вани Гардта. Они из всех ценностей семьи привезли скрипку. Она должна была достаться осиротевшему в 1937 году сынишке Вилли. Земляки знали и чтили виртуозного исполнителя Вильгельма Бехтольдта. Говаривали, что скрипка из тех редкостных, на которых, возможно, играли еще современники Паганини, возможно даже, она была изготовлена таким мастером как Страдивари. Однако его величество голод вынудил сирот сбыть эту семейную реликвию за ведро картошки. В доме, который приобрел эту ценность, музыки не прибавилось. Скрипка еще долгие годы пылилась в футляре под потолком. Было не до музыки. И тем, кто продал, чтобы на неделю дольше жить, и тем, кто приобрел, не зная зачем.
С каким нетерпением в Шункуркуле ждали первую весну в степи, трудно описать. Ждали, выглядывали первые проталины. Ждали, высматривали, когда на обнажившемся клочке земли начнут кормиться и заведут свою звонкую песню жаворонки. Мальчишки ладили силки. Любая досточка и пучок волоса из конского хвоста или гривы, и орудие лова готово. Орудие, которое оборвет не одну утреннюю песню весны. Орудие, чтобы выстоять, выжить в неравном противостоянии с голодом.
Еще больше, чем первые проталины, было ожидание полного схода снега. Степь прорастала коврами из тюльпанов. И были они всех цветов радуги. И опять же не оживание, не обновление степи, не ее просторы, а животный мир, природный дар продуктов питания – сурки, барсуки и суслики – интересовали абсолютное большинство людей. Интересовала птица, их гнезда.

Выжить, выжить и еще раз выжить!

Чтобы сеять, пахать и кормить фронтовиков... Якоба Гардта с овчарни перевели на новую работу. Он теперь выделывал кожи, а с отарой летом на пастбище успешно справлялись девчонки-подростки. Работа у Гардта была малоприятной. В кислейшей закваске, в деревянных бочках «лысели» шкуры волов, лошадей. Затем на вороте их разминали и расстегивали, часами вращая в одинокой упряжке быка по солнцу и против солнца, подливая на кожу деготь.
В итоге получался добротный материал для ичигов, если по-кавказски, или мокасин, если по-мексикански. Гардт мог бы выделать и хромовую кожу, и замшу, и юфтевую. Но было не до жиру. Сыромятные тапочки бегом, на скорую руку, шили Якоб и его помощники, пожилые мужики. Шили ремнями, которые сами и нарезали. Эти ичиги, со швами наружу, конечно же, боялись воды. После утренней росы они усыхали настолько, что были похожи на тиски для ног. Спасались тракторной смазкой. На каждом бригадном стане стояло ее ведро. Где-то круглые сутки работали обувные фабрики, но гнали они, без сомнения, «кирзу» для тех миллионов солдат, что поднялись на священную войну. Где уж тут роптать на ичиги.
Уже с середины лета команда Гардта перешла дальновидно на новый «конвейер»: катать пимы на зиму. Место работы – опустевший клуб. Ворох шерсти и крепкие руки. Ни тебе колодок, ни тебе инструмента: чаны, кислота, шаблоны.
Сероусый Шмидт, он же кузнец и лучший в округе столяр, смастерил колодки и «смык», т.е. струбцину, на которой в виде кругло-скатанного ремня натягивалась одна «струна». Дергали деревянным крючком этот жгут-струну, и шерсть растрепывалась, вычесывалась и очищалась.
На первом этапе нужна недюжинная сила, на втором – наоборот, очень тонкое чутье в пальцах, чтобы регулировать уже на раскладе толщину подошвы, плавно переходящей в мягкое голенище. А дальше – вода, пар и работа деревянной колотушкой.
Председатель, Виктор Браун, прибывший с фронта с раненой рукой, говорил Гардту: все, что можно изготовить здесь, в Шункуркуле, будем поощрять. От армии отрывать стыдно и потому – невозможно. Готовьте овчины, будем шить транспортникам полушубки.
Образованный, интеллигентный Браун командовал небольшим подразделением солдат и сам ходил под весьма уважаемым начальником. С фронта в тыл он прибыл с девизом: «Ты – командир. Пока у тебя есть подчиненные, береги их!»
С фронта, правда, очень редко, возвращались не только раненые бойцы, но и раненые, выбракованные лошади. В колхозный общий двор поступила такая кобыла, окривела на один глаз при обстреле обоза со снарядами. В тылу она выглядела очень откормленной рядом с отощавшими меринами, с которых почти не снимался хомут.
Лошадей отпускали на выпас на край села, в обильно поросшие бурьяном старые развалины. На беду этой кобыле, там оказался неприкрытый колодец. Она туда рухнула и была обречена. Оформили акт. Мясо разошлось по бедствовавшим семьям.
К Брауну-младшему прибыли его отец и мать, сестра Эрика, школьница. Село разбогатело сразу на три учителя. Об их миссии педагогической несколько позже. Ум, честь и совесть этих людей были направлены на одно: помочь уцелеть односельчанам, устоять перед голодом.
Рядом с селом, в районе кладбища, по весне талая вода создавала озерко и оно держалось до середины лета. Берега старый Браун, Лев Михайлович, стал распахивать. Потом устроил там шалаш. Пока шла эта работа, у него на всех подоконниках росла свекольная рассада. Высаживали ее всем селом. А через два месяца сладкий корень уже попадал в суп. Лев Михайлович заметил, что на плантацию наносятся ночные визиты.
Старый Браун был большой оригинал. Он устроил дело так, что в малооблачную ночь на кладбище из могилы поднялось огромного роста абсолютно белое привидение и прямиком пошагало к свекле. Там летящая меж облаков полная луна открыла вид на пару фигур, копавших свеклу. Для женщин (а это была мать с дочерью-подростком) такое явление оказалось ошеломляющим. Привидение энергично шагало к ним, периодически взмахами рук, образуя большущий белый крест. Застывшие в немой позе, скованные страхом, женщины растерялись: бежать? заговорить?
- Что же ты, Боже, желаешь? – стуча зубами, выдавила мать.
Привидение, с накинутым на лицо лоскутом кисеи, длинным указательным пальцем тыкало в свеклу, что лежала у ног, затем – где место этим корнеплодам. Одной рукой указав на мать и дочь – дескать, оставьте свеклу – направило вторую руку в сторону спящего села, что значило: марш домой.
Заговаривать старый Браун не решался. Его чистейший литературный немецкий сразу бы испортил всю интригу. Он-таки дал сам матери и дочери по паре свекл, ибо знал, что голод – не тетка, как говаривают в народе.
Не прошло и двух дней, как все село уже знало: с кладбища по ночам в село приходит очень рослое белое привидение. О том, что оно сторожит свеклу, естественно, ни слова. Тайну привидение само открыло, заявив ночной гостье: Боже хочет свеклу осенью поделить…
Опыт со свеклой уже на вторую весну получил распространение. По этому принципу посадили бахчу. Наряду с пшеницей и рожью стали возделывать рыжик и давить ароматное салатное масло. Чем безнадежнее положение, тем остроумнее выкручивались.
Браун-младший нет-нет, да и подталкивал бухгалтера Филиппа Гардта к написанию какого-нибудь акта в связи с нападением волка или вынужденным забоем скотины, чтобы удержать людей на ногах. Это было особое искусство изворотливости при учете и отчете.
Виктора Львовича Брауна с женой Анной Дмитриевной потом перевели в другой колхоз. Уехал туда и Лев Михайлович. Там некому было председательствовать и к тому же школа нуждалась в учителях. Каждому педагогу давали по два класса – первый с третьим, а второй паровали с четвертым.
Брауны оставили в сердцах шункуркульцев самые добрые воспоминания. Они умели объединять людей, вдохновить на дело, подсказать как можно ненавязчивее человеку, как он может помочь сам себе. Иными словами, подтолкнуть к догадке, которую с радостью, как свое открытие, человек энергично, не откладывая, начинает воплощать.
Браун младший спустя годы делился с Филиппом: мы переехали в Ворошиловку с сожалением, знали, что былого взаимопонимания уже не будет с новыми людьми.
С другой стороны, надо было уехать от «своих» соплеменников. В районе не все понимали, как это при условиях равных, а нередко и явно проигрышных, результат всегда заметно лучший в колхозе им. К. Маркса. Чем работать, когда тебя в чем-то подозревают, лучше рассеять, отмести все сомнения, действуя по тем же принципам на новом месте.

 Отправлено: 10.05.10 08:19. Заголовок: Вот некоторые фрагме..

Вот некоторые фрагменты из рассказов, которые можно прочитать здесь:

http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pagesf75e.html?Key=4646&page=53




В другом месте книги приводится не менее показательный эпизод, свидетельствующий о подлинном отношении военно-энкаведистских властей к «переселяемым» немцам: «Когда родственников с их жалким скарбом сажали на грузовики, чтобы довезти до марксштадтской пристани, к матери, державшей на руках годовалую дочь, подскочил ухмыляющийся энкаведешник. Он помахал перед носом ребёнка пистолетом и с чувством исполненного долга изрёк: «Ну что, допрыгалась, маленькая фашистка?» Это и было последнее напутствие большевистского режима моим близким перед тем, как отправить их в вечное изгнание.»

- Знаете, - первым вступил в беседу впечатлительный и нетерпеливый Иоганн, - всё это напоминало библейский апокалипсис: по деревне плач стоял, суета неимоверная. Из дворов доносился визг забиваемых свиней, несло запахом смолёной щетины, перемешанным с ароматом жареного мяса, которое заливали жиром, чтобы взять с собой в путь. Хозяйки, заливаясь слезами и потом, замешивали тесто, чтобы успеть испечь хлеб: вряд ли по дороге удастся достать что-то съестное. В другое время такая кутерьма вызвала бы у детей неслыханное веселье, но теперь они притихли, детским умом понимая, что всё это неспроста, что впрямь нагрянула какая-то неотвратимая, большая беда.

«Наш бесконечный обоз из сотен подвод в сопровождении военных двигался в сторону города Энгельса. В русских деревнях жители выходили на улицу, молча смотрели на запылённых усталых людей, которые брели за подводами с сидящими поверх жалкого скарба детьми и стариками. Горестно кивали, совали нам в руки яблоки и помидоры, пытаясь хоть этим выразить своё сочувствие. А навстречу на таких же повозках ехали беженцы с ещё меньшим количеством вещей. Они радовались спасённым жизням и близкому приюту. Им, наспех вывезенным из Ленинграда и других прифронтовых городов, суждено было поселиться в наших домах, воспользоваться хозяйством, теплом оставленных очагов. Перед концом войны многие из них вернулись в родные края. Вместо них привезли завербованных на постоянное жительство, и всё окончательно прахом пошло.

Эвакуированные из Украины и Белоруссии люди, многие еврейской национальности, выбирали себе дома побогаче и вместо работы на полях и фермах мололи зерно, продавали в Саратове и Энгельсе муку. Они доили десятки коров, производили масло на продажу. На первых порах у них было всё - дома, мебель, хлеб, молоко, мясо, а у многих и освобождение от мобилизации в армию.Спасаясь от суровых зимних холодов, временщики из числа эвакуированных сожгли всё, что только могло гореть, - от заборов до фруктовых деревьев. В итоге утопавшая в зелени Норка стала почти «лысой» степной деревней. Ко времени возвращения эвакуированных в родные края всё было сожжено, съедобное - съедено, а ничего нового не создано.

Особенно врезалась мне в память первая ночь: море людей, костры освещают кучки прижавшихся друг к другу мужчин, женщин, детей. Рядом бесшумно несёт свои воды величественная Волга. Не спится взрослым, тревога теснит грудь, тяжёлые предчувствия давят на сердце. И звучат песни. Немецкие, народные. Песни грустные, мелодичные, созвучные настроениям и чувствам людей. Никогда не забуду, как пел этот тысячный хор популярную тогда грузинскую песню «Сулико»...
- Пели на немецком языке? - спросил я.
- Конечно. На русском немцы Поволжья в своих сёлах не говорили, а многие его вообще не знали, - ответил Вернер и продолжал. - Знаете, это было что-то потрясающее, оставившее память на всю жизнь. Ничего подобного мне никогда видеть и слышать не приходилось.

Двое суток спустя мы опять, как сельди в бочке, но теперь уже на барже, потащились вниз по течению до Астрахани. Там снова перетаскивали свои узлы, на этот раз в танкер для перевозки нефти. В глубоких вонючих трюмах с кое-как отмытыми от масляной массы стенками были сколочены трёхэтажные нары. Вот туда нас и загнали, чтобы доставить в Красноводск.
- Это, наверное, было что-то совсем ужасное?
- Да, в двух словах не передашь. Никогда не видевшие моря, женщины причитали молитвы, католики суеверно осеняли себя крестом. На их лицах был написан откровенный страх. Но все безропотно, как и подобает послушным, вечно гонимым российским немцам, спустились в эту зловонную могилу.

В вагоне 50 человек вместо положенных 25-ти. Спёртый воздух от немытых тел сгущается нестерпимой вонью «поганых» вёдер. А вагонную дверь удаётся откатывать нечасто: по мере продвижения на восток становится всё холоднее. О печке нет и речи, люди согреваются собственным дыханием и теплом скученных тел. В этих скотских условиях вагон как пожаром охватила завшивленность. От одного пассажира к другому поползла чесотка. Ещё большее бедствие наступило, когда от беспорядочной еды и питья не только детей, но и взрослых поразило расстройство желудка, граничившее с дизентерией. От этой напасти страдали и больные, и здоровые.

И эшелон со смертельно больными малышами шёл дальше, чтобы можно было отрапортовать по инстанциям, вплоть до самых высших, об успешном выполнении особого задания партии и правительства. А тем временем дети умирали в вагонах один за другим.Чем дальше продвигался эшелон, тем становилось холоднее и голоднее. И всё чаще несчастным отцам приходилось копать под могилки уже схваченную морозами землю. Только в вагоне, где ехал Яков, умерло за дорогу шестеро детей, а во всём эшелоне - не менее ста.

Сотни костров зажигаются одновременно, окружённые нетерпеливыми детьми. Ждут: вот-вот закипит вода в казане. Их матери с опаской поглядывают на паровоз: лишь бы сварить, хоть бы успеть!Но вдруг, как назло, раздаётся гудок, и вдоль эшелона прокатывается привычное «По ваго-о-о-нам!»

Приехали в Довольное вечером. Несмотря на позднее время, в сельсовете собралось немало людей, главным образом женщин. Кто такие немцы, они представляли себе очень смутно. Прошёл слух, что это дикари из жарких стран -голые, с набедренными повязками, чтобы срам прикрыть. Поэтому многие пришли из любопытства. И когда увидели прилично, по-городскому одетых людей, особенно детей, то ахнули от удивления. Сами «чалдоны» ходили в лаптях и самотканых холстинах.


Через некоторое время после начала вспашки я увидел в поле много человеческих костей. Видны были черепа, кости рук, ног, грудных клеток. Много детских костей. Я сразу обратился к трактористам с просьбой объяснить, откуда здесь человеческие останки. Тракторист Иван Фёдорович Рак мне рассказал страшную историю. В январе 1942 г. на четырёх тракторах вывезли в поле немцев, выселенных из Поволжья. В тот день был сильный ветер, 42 градуса мороза. «Вы выселены по указанию тов. Сталина. Это ваше новое местожительство, благоустраивайтесь!» Голодные, не по-зимнему одетые люди замёрзли прямо в поле. Осталась в живых только одна женщина - Мария Готлибовна Готфрид. Она мне потом подтвердила всё, о чём рассказали трактористы.

Зимой, в 30-40° мороза, мы ходили в рваных телогрейках и ватных штанах, без нижнего белья. Местами просвечивало голое тело. Обуты были в ботинки на деревянном ходу, на ноги наматывали побольше тряпок, т.к. через дыры в ботинки набивался снег. Мёрзли ужасно. Помнится, вскоре после прибытия на шахту нас ночью подняли на разгрузку леса. Наш парень по фамилии Баум говорит начальнику лагеря Жукову: «У меня пропала обувь, я не могу пойти.» Жуков достаёт пистолет: «Вставай в строй, пойдёшь босиком, иначе пристрелю как собаку!» Так он и шёл до шахты голыми ногами по снегу. Правда, лес не разгружал, отсиживался в нарядной. Такая нам была цена!

Вдобавок к каторжному труду и моральному унижению нас заедали вши. Одежду приходилось прожаривать до того, что она просто расползалась. Но к следующей прожарке их опять было полно. Как-то, помню, зашёл я в соседний барак. Там лежал больной парень моего возраста. Его глаза были закрыты - видимо, он спал. Брови и даже ресницы были усеяны вшами размером с пшеничное зерно, а байковое одеяло буквально шевелилось от них.

выгнав их из барака в оставшейся лёгкой одежде и обуви. Некоторым пришлось надеть на ноги рукавицы. Фридрих был в тонких носках и калошах.
Начальник выстроил их, человек 18-20, перед проходной по четверо в ряд, скомандовал «Смирно!», приказал охраннику никого не отпускать, а сам ушёл. Мороз, как обычно, доходил до 30-ти градусов и более. Сначала люди стояли терпеливо. Промёрзнув до бесчувствия, начали плакать. Но и слезы замерзали на застывших щеках. А Лимонов всё не шёл. Даже карауливший их охранник с винтовкой не выдержал и прослезился. Наконец, начальник объявился и отпустил полуживых людей.

Ежедневно умирало по 30-35 человек. Помню, однажды зимой говорил я с соседями перед сном, а утром проснулся среди четырёх мертвецов. Вспомнишь зиму 1942/43 годов - волосы дыбом встают на голове!» - завершил свой страшный рассказ Я. Лихтенвальд, у которого в тех лагерях остались отец и дядя. Из троих выжил один - ужасающая статистика!

Совершенно невообразимую историю рассказал в этой связи Рейнгольд Дайнес. В обычное утро самого тяжкого 1942 года на арке ворот 14-го стройотряда Базстроя НКВД появился ошеломляющий лозунг «Убей немца!» Колонны тощих оборванных трудяг побригадно двигались к воротам. Маленький худой мужичок еле слышно играл на гармошке марш «Москва майская». Люди шли через ворота и не хотели верить глазам своим. Пройдя под «убийственным» транспарантом, ещё раз оглядывались. Но и с фасадной стороны ворот на ткани цвета запекшейся крови красовались те же уничтожающие слова.
На работе только и разговоров было, что об этом лозунге. К вечеру о нём узнала вся стройка. Недоумевали, возмущались, строили различные предположения и догадки. Никто и понятия не имел о статье Эренбурга. Большинство «трудмобилизованных» пришло к выводу, что неспроста вывесили такой транспарант, видно, скоро всем конец придёт...
Но вечером, когда лагерники возвращались с работы, на воротах уже висел привычный лозунг «Всё для фронта, всё для победы!» Видно, смекнуло лагерное начальство, что явно «перегнуло палку», слишком далеко зашло в своей «воспитательной» работе с «немецким контингентом». Ведь в лагере всё должно быть по-советски «шито-крыто».


Однажды вечером возвращались в лагерь. Я отстал, шёл последним. В стороне от дороги прохаживался охранник-проводник, рядом бегала овчарка.
Было очень холодно. Я втянул голову в ворот бушлата и плёлся вслед за бригадой. Вдруг кто-то сильно потянул меня сзади за бушлат, я упал на снег. Показалось, будто охранник ударил прикладом по спине. Оглянулся - увидел огромную собаку. Хотел убежать, но она снова ухватилась за мою одежду, и я опять упал.
Так повторялось раза четыре-пять: я вновь и вновь пытался подняться, но собака была сильнее (её, конечно, кормили лучше нас) и опрокидывала меня на землю. Это её раззадорило, она пуще прежнего вцепилась мне в бушлат. Таскала до тех пор, пока я совсем не обессилел. Начал кричать и плакать, но никто не пришёл на помощь.
Когда охранник увидел, что я уже не пытаюсь встать и даже не шевелюсь, то, натешившись вдоволь, унял собаку. А я ещё немного полежал, отдышался и, оглядываясь на собаку, медленно стал подниматься. Вижу: охранник стоит со своей собакой, поглаживает её, улыбается и к тому же грозит мне пальцем - дескать, не отставай от бригады!


Собрания партийцев в лагере, где он содержался, проводились в помещении, которое находилось за пределами «зоны». Доставляли их туда, как и положено, под конвоем. Для охранников, пишет он, это был удобный повод развлечься, а заодно и поиздеваться над безропотными немцами.
При приближении к очередной вышке раздавался сверху громкий клич:
- Стой, кто идёт?!
Старший по конвою называл положенный пароль и добавлял:
- Ведём коммунистов на партийное собрание!
В ответ раздавался оскорбительный хохот.


На Иогана надели наручники и бросили в карцер, где было по колено ледяной воды. Часа через два или три его выволокли оттуда и отправили в голодную одиночку. Но и после этих пыток он отказался признавать ложные обвинения, ибо знал, что тем самым подпишет себе смертный приговор.Тогда его поместили в штрафную камеру к уголовникам, рассчитывая, что они расправятся с «фашистом». Но когда перед ними предстал искалеченный Иоганн, превращённый в чуть живой скелет, то даже у видавших виды преступников вырвались крики возмущения. «Фраер, иди сюда!» - позвал его вор в законе Виктор Калинин. И вместо положенного новичку места у параши уложил рядом с собой.

Невдалеке от станка стоял математик.Яков Фельде считал готовые железнодорожные шпалы. По мнению бригадира, он ещё годился для этой работы. Но в действительности она была высокообразованному интеллигентному человеку уже не под силу. Вскоре он и его сын умерли от голода.
В бараке те, кто помоложе, располагались на верхних нарах, а пожилые - внизу. В свободное время мы говорили о фронте, вспоминали о Поволжье, о семьях. Все рассуждения обычно сводились к еде:- Эх, мужики, дали бы мне сегодня то, чем мы дома собаку кормили! Я бы ей свою баланду отдал, только не знаю, стала бы она её есть или нет...

«Развод. Дует ледяной ветер с мокрым снегом, до костей пробирающий «трудармейцев», одетых в дырявые фуфайки. Получая инструменты перед отправкой на лесоповал, мы вдруг вздрагиваем от истеричного крика: «Всё, всё - к чёрту! Пропала жизнь!» И прежде, чем успеваем что-либо сообразить, с ужасом видим, как какой-то человек кладёт на пенёк руку и одним ударом топора отрубает себе все пальцы. Они, как живые, подпрыгивают несколько раз, шевелятся и замирают. Подбегаю и - о ужас! - узнаю в «саморубе» (был в лагерях такой термин) своего бывшего одноклассника, любимца девчат, красавчика Фёдора Фукса. Подскакивает бригадир. Фёдор, в ярости размахивая окровавленным топором, кричит: «Не подходи - убью! Вам что, моих пальцев мало?! Нате всю руку!» И, заново положив на пенёк руку, отрубает себе кисть. Истекающего кровью, его отводят в санчасть.»Не все «трудармейцы» имели одинаково устойчивую психику. Многие сходили с ума. Другие кончали жизнь самоубийством.

Он передал рассказ своего односельчанина, ныне покойного Андрея Манна, как на лесоповале где-то в Свердловской области пытались они спасти умирающего товарища, чтобы не тащить на горбу покойника. Видя, что коченеет человек, и не имея возможности иначе помочь ему, попытались согреть его прямо над костром, да так, что одежда на нём дымиться начала. Но ничто не помогло - умер бедняга. Пришлось нести его на себе для учёта.

- Здравствуйте, отец!
- Что тебе нужно? - кое-как выдавил из себя тесть.
- Вы что, не узнаёте меня? Егор я.
- Какой Егор? Егор...
- Да как же, зять я Ваш, Егор Пауль!
- А, Егорка... Плохо мне, сынок. Очень плохо...
- Я принёс немного хлеба и сала.
- Егорка, это надо разделить на всех. Видишь: люди есть хотят. Отдай им всё...
- Ладно, отец, поднимитесь маленько. Сейчас я Вам помогу...
- Не надо, сынок. Всё, я уже не жилец. Пришла моя кончина, - с трудом выдавил из себя Антон Большой. (Он был двухметрового роста. - Г.В.)
- Нет, я спасу Вас! Вот, - Егор откусил по кусочку от хлеба и сала, положил тестю в рот. - Ешьте!
Отец закашлялся, и драгоценные крошки разлетелись по сторонам. В ту же секунду десяток наблюдавших за ними людей, сбивая друг друга с ног, что-то мыча, кинулись за этими крохами.
- Что вы делаете?
Егор достал перочинный нож, разрезал хлеб и сало на мелкие кусочки. Протягивая костлявые руки и чавкая беззубыми цинготными ртами, люди навалились на Егора:
- Мне! Мне!
Егор стряхнул с себя десяток скелетов, взял кусочки хлеба и сала, положил их каждому в рот. Они с жадностью жевали, причмокивая, как грудные младенцы.
Егор подошёл к тестю, чтобы ещё раз попытаться покормить его. Но было уже поздно. Антон, совсем небольшой, лежал на спине с широко открытыми глазами. В ямке его запавшей щеки застыла крупная слеза...

«Мама рассказывала, какие ужасные сцены разыгрывались во время отправки немецких женщин в «трудармию» на станции Абакан в Хакасии, где мы жили после выселения из Энгельса, - писала она. - Вой стоял страшнейший. До самого момента отправления поезда матери не могли оторваться от детей, а дети - от матерей. Какой-то психоз овладел окружающими. Никакие команды садиться по вагонам не помогали. Сопровождавшие эшелон сотрудники «органов» начали силой вырывать малышей из материнских рук. Но и это мало что дало.Поезд уже тронулся, и плачущих женщин стали силой загонять в вагоны. Одна из них, обезумев от слез и горя, побежала с ребёнком на руках вдоль состава. Ей протягивали руки, пытаясь помочь забраться в вагон. Но она продолжала бежать и в какой-то миг, прижав к себе ребёнка, рванулась под вагон, к колёсам... Расставание с малюткой было для неё страшнее смерти.Говорили, что это был её первенец. Муж, тоже поволжский немец, пропал без вести в самом начале войны. Трёхлетнего сына пришлось бы оставить на верную погибель. Такой судьбе она предпочла смерть для них обоих.»

Как-то в обеденный перерыв он и двое его товарищей по шпалозаводу отпросились на полчаса у бригадира в лес, чтобы поживиться ягодами. И, как нередко бывает с людьми, выросшими в степи, он заблудился.Прошли сутки, другие. Готлиб питался ягодами, жевал листья с берёз. Жил с надеждой на завтрашний день. А тайга становилась всё темнее и дремучей. Когда совсем отказали силы, стал ползти на четвереньках и перекатываться по земле в избранном направлении. Счёт времени потерял окончательно.И вдруг однажды совсем близко раздался гудок паровоза. Пополз из последних сил к опушке леса, услышал человеческую речь и тут же потерял сознание.О дальнейших событиях мы расскажем словами самого Г. Айриха: «Прихожу в себя. Чувствую, лежу на носилках. Кругом никого. Мимо проходит мужчина в железнодорожной форме. Посмотрев на меня, воскликнул:
- Так он ещё живой! Пошлите за фельдшером.
Стали подходить люди, среди них какой-то военный. Слышу слово «беглец». Подошёл лекарь в белом халате. Сделал укол. Через некоторое время принесли какую-то тёплую жидкость и влили её мне в рот. Перенесли в помещение станции.
Перед отправкой пришёл конвоир. Поглядел на меня так, что жутко стало, говорит:
- И почему ты не сдох там, в тайге? Всё равно ведь околеешь. Не будь тебя, я бы сейчас отдыхал. Сопровождай теперь беглеца...
На проходной лагеря я смог разобрать только слова «мёртвый беглец». Врач осмотрел меня прямо в прихожей медпункта. Диагноз: дистрофия, воспаление лёгких, возможно, гангрена. Он покачал головой и послал за начальником колонны.
Слышу с улицы громкие слова капитана Седова:
- Вы понимаете, что он списан как покойник? Уже исчез с лица земли, отправился в никуда! Если он появился здесь ещё живым, то к завтрашнему дню всё одно умрёт. Неужели Вы сами этого не видите? Так что ставить его на ночь на довольствие нет ни малейшей необходимости. Он ведь у нас числится мёртвым.
Врач возражает, что не имеет права оставить человека без медицинской помощи, пока в нём есть признаки жизни. На что Седов отвечает:
- Хорошо, Вы не несёте за этого беглеца никакой ответственности. Наш ассенизатор вывезет его из «зоны» и закопает. Всё равно он уже не жилец. Санитары, приказ к исполнению!
Виктор Бауэр вывез меня за «зону» как покойника. Отъехав от главных ворот, остановился:
- Господи, да что же мы делаем! Неужто живых людей начнём закапывать? Нет, такой грех я на душу взять не могу!
Его слова доносились до меня, будто издалека:
- Ничего, паренёк, я тебя спрячу и помогу. Авось с Божьей помощью выживешь...
И я снова потерял сознание.»



Незадолго до этого он посетил Поволжье, чтобы отдать Дань памяти родине своих предков.

Вот небольшой отрывок из этой статьи:
«...Увиденное на старинном кладбище в Марксштадте меня потрясло. Я долго бродил в надежде найти целый надгробный камень или склеп. В Марксштадте жило немало состоятельных людей, которых хоронили в фамильных склепах. Почуяв запах дыма, я отправился туда. Передо мной лежала окутанная дымом поляна. Я подошёл ближе и застыл, как вкопанный. Горели собранные в кучу останки погребённых до 1941 г. немцев. Это было ужасно. Всюду опустошённые могилы, разрушенные надгробья и множество - будто они дождём выпали с неба - людских останков. На месте сгоревших костей лежали кучи пепла. Мне не хотелось верить своим глазам. Но это была явь: один склеп был доверху заполнен костями...И это происходит в середине 90-х годов?!

Идёт старик. Несёт рюкзак.
Дугой согнуло. Вот чудак!
- Скажи, папаша, в чём нужда
Таскаться с ним туда-сюда?

- Сынок! И я когда-то шёл
По жизни налегке.
И жить мне было хорошо,
И пусто в рюкзаке.

Но год от года за спиной
Всё рос мой кузовок.
Набили финскою войной
Армейский вещмешок.

Войны второй взвалился груз,
Блокада и мороз.
Фашист кричал: «Сдавайся, русс!..»
А я мешок свой нёс.

Тащил рюкзак пятнадцать лет
По ссылке, всё продув.
И лишь за то, что бабкин дед –
Немецкий стеклодув.

В лицо плевок: «Ты немец, гад!
Забудь качать права!..»
Там в рюкзаке они лежат,
Те тяжкие слова.

Вот так всю жизнь рюкзак и нёс
На каждый перевал.
Как свой нелёгкий крест Христос,
И падал, и вставал...

Не думай, сын, что я один!
Нас много стариков,
Не разогнуть которым спин
Под грузом рюкзаков.

А если сила есть в руках,
И духом ты герой,
Поройся в наших рюкзаках
И тайны их раскрой.

Пусть люди знают, что и как,
Не зря же я тащил рюкзак
И сотни тех, чей скорбный путь
Вдруг оборвался где-нибудь...

 Отправлено: 10.05.10 08:23. Заголовок: «До сих пор не могу ..

«До сих пор не могу без слез вспоминать трагичную картину прощания матерей с детьми, - рассказывала Ольга. - После неоднократных настойчивых напоминаний председателя сельсовета, что пора отправляться в путь, женщин с трудом удалось вырвать из судорожных детских объятий. Рёв стоял неимоверный, будто на грандиозных похоронах. Вместе с припавшими друг к другу детьми и матерями плакали все, кто пришёл на эти тяжкие проводы.Когда женщин, наконец, усадили на сани и те тронулись с места, малыши с плачем и криками ринулись вослед: «Мама! Мамочка! Не уезжай!! Вернись, мамочка!!!» Лизины дочки тоже бежали за санями, протягивали ручонки и заливались слезами. Возчик отталкивал их в снег, они поднимались и снова бежали. Тогда он стал хлестать кнутом по лошадям и по малышам, чтобы избавиться от невыносимого детского крика.Тётя Лиза с трудом сдерживала рыдания, пытаясь хотя бы этим успокоить своих девочек. Но не выдержала, забилась в истерике и потеряла сознание. Ей натирали снегом лицо, она приходила в себя, однако, увидев бегущих за санями дочерей, снова падала в обморок. Наконец, сани вырвались за сельскую околицу, лошади побежали быстрее, и дети постепенно отстали. Вскоре от них остались только маленькие тёмные силуэты на заснеженной дороге. Этот печальный миг и впечатался навсегда в её беспокойную память.Не дай Бог ещё раз пережить такое!»- подытожила Ольга, вытирая непрошеные слезы.

Всю дорогу от райцентра не просыхали женские глаза. Из памяти не выходили минуты прощания. Не давала покоя мысль, что их милые крохи остались у чужих людей, которым и самим-то нечего есть. Воображение рисовало картины одна страшнее другой. Будто наяву видели и слышали они, как заливаются слезами малютки. Зовут маму, а она не идёт: её увозят далеко-далеко за колючую проволоку. Бедняжки, они остались сиротами в этом страшном мире!Дети будут просить есть, громко плакать. Но у них нет теперь ни папы, ни мамы, и некому принести им кусочек хлеба. Они будут голодать и, как многие другие, могут умереть голодной смертью. Им никогда больше не увидеться. Никогда - никогда!..Слезы жалости воспламеняли огонёк надежды, побуждали к действиям. Матери прекрасно понимали: нельзя ждать, сложа руки, надо что-то делать. Хотя бы потребовать, чтобы разрешили взять малюток с собой. Ведь ясно как день, что здесь они все погибнут от голода и болезней. Неужто совсем нет сердца у этих злых людей! И вообще - не велено было забирать женщин, детям которых меньше трёх лет!В райвоенкомате выслушали их смешанные со слезами мольбы, но, не дрогнув, продолжали своё чёрное дело. Слушать в Джамбуле было вообще некому: начальников много, и всем недосуг. Чувство жалости к осиротевшим детям, обида на вопиющую несправедливость слились в один нервный ком, требовавший выхода.С приближением роковой минуты отъезда пружина душевного напряжения сжалась до предела. И когда раздался гудок паровоза, а вагоны тронулись с места, эшелон в один голос взвыл истеричным приступом женских рыданий. Картина была столь неожиданной и ужасной, что на погрузочной площадке и на подводах, доставивших женщин из районов, все оцепенели, не сразу поняв, что произошло.Поезд резко затормозил и остановился. Через минуту раздался ещё один, более долгий сигнал, но и он потонул во всеобщем женском крике. Матери с плачем начали покидать вагоны, отчаянно прыгая с высоты на насыпь и отбегая прочь. Некоторые тут же становились на колени, воздев руки к небу для молитвы. Это был порыв безумного отчаяния и праведного гнева.Состав стоял неподвижно. У паровоза громко, с густым матом переругивались мужчины.Через некоторое время последовала команда: женщины, дети которых не достигли 3-летнего возраста, могут вернуться домой. Не выдержало мужское сердце

А то бывало и так. Женщины идут с работы, неожиданно из леса выскакивают верхом на лошадях ребятишки-буряты, хлещут их камчами по чему попало. Кричат: «Ура! Фашистов бьём! Смерть немцам!» Женщины приходят к себе, плачут кровавыми слезами. Так до самого 1947 года нас там и мучили...»
В их лагере было огромное количество крыс. Бывшую учительницу из Ленинграда, которая из-за тяжёлых месячных не смогла выйти на работу, в наказание заперли в подвале, где хранились овощи. На следующий день её кости собирали по всем углам - крысы сожрали даже сухожилия, которые их связывают.»
«Однажды, - продолжает Людмила, - бабушка с Амалией Дамер пилили очередное дерево. Оно стало медленно крениться и падать на то место, где находилась подруга. А у неё не осталось ни сил, ни желания отойти в сторону. К тому же снег был глубоким и рыхлым. Она стояла, смотрела на верхушку дерева, на небо, что-то бормотала посиневшими губами. И - ни с места! Ольга закричала, заплакала, умоляла собраться с силами, но Амалия ожидала приближающуюся погибель с затаённой радостью в глазах.Лучше смерть, чем такая унизительная, мученическая жизнь!»

«И вот, - пишет Эльза, - возвращаюсь я как-то вечером из котлоблока, прохожу мимо кухонной помойки и вижу: стоит на коленях моя мама, а перед ней - такая же худющая собака. Обе вцепились в выброшенную на свалку бедренную кость. Собака упёрлась передними лапами, рычит, не отпуская свой конец кости. Мама кричит на собаку и тоже тянет кость в свою сторону. Так продолжалось несколько минут.В результате этого единоборства собака осталась без добычи. Мама была счастлива. Улыбаясь, она сказала: «Собака имеет возможность выйти за проволоку и найти там что-нибудь другое». Её странная улыбка ножом резала меня по сердцу, а голодный блеск глаз вызывал настоящий страх. Она казалась помешанной. Голод превратил человека в животное. С тех пор прошло полвека, но и сегодня её глаза стоят передо мной...»
Только на третьи сутки нас выпустили из вагонов справить нужду в заснеженную безлюдную степь, оцепив со всех сторон охраной и собаками. Но в последующем надобность в этом отпала. Никому уже ничего не хотелось. Даже есть: самые мучительные дни - второй и третий - остались позади.Скотина в таких условиях, видимо, орала бы благим матом, взывая к помощи людей. Уголовники наверняка устроили бы шумный бунт с натуральным матом. И можно быть уверенным, что для тех и других кормёжка бы нашлась. Наши же немцы послушно молчали, дабы не обратить на себя внимание и лишний раз не набраться сраму. Стыд и страх - эти два чёрных лагерных призрака надолго засели в нашем сознании. Настолько прочно, что до сих пор ещё живут не только в поседевших головах бывших «трудармейцев», но и в психике их детей и даже внуков. Такова сила колючей проволоки, незримые следы которой по сей день отгораживают российских немцев от остального общества.

 Отправлено: 10.05.10 09:14. Заголовок: Ohl Это просто нево..

Ohl
Это просто невозможно читать, просто слёзы подкатывают и сердце кажется остановится от боли...

 Отправлено: 10.05.10 12:59. Заголовок: Да, читать почти нев..

Да, читать почти невозможно, а набирать и редактировать этот текст было и того горше. 13 лет назад мне довелось этим заниматься - ведь отрывки взяты из 2-го издания книги Герхарда Вольтера "Зоны полного покоя", которое мы выпускали вместе с ним. Но тяжесть груза, лежавшего на самом авторе, не сравнить, конечно, ни с чем. Не потому ли он так скоропостижно ушел из жизни?..

 Отправлено: 10.05.10 18:03. Заголовок: Diesendorf Эти тек..

Diesendorf

Эти тексты - потрясение, они вызывают не просто нестерпимую боль души, но и какое-то помутнение рассудка. Может, бандеролью выслать книгу Герхарда Вольтера "Зона полного покоя" президенту Медведеву в качестве информации для размышления... без всяких комментариев???

 Отправлено: 10.05.10 18:39. Заголовок: Наталия, у меня не о..

Наталия,
у меня не осталось ни единого экземпляра, но ради такого дела можно было бы и поискать - если бы была хоть какая-то надежда, что книга дойдет до Медведева и он ее прочитает. Впрочем, при желании он может сделать это и сейчас - ведь она выставлена на сайте Сахаровского центра, а Медведев - такой фанат инета...

 Отправлено: 10.05.10 19:02. Заголовок: Diesendorf , .....

Diesendorf ,

..."надежда умирает последней", а если не первый вариант, а второй, тогда на персональный сайт Медведева подготовить короткое письмо от нашего форума, если позволит наш Админ., со ссылкой , где прочитать президенту эту книгу. А можно от группы форумчан, готова поставить под этим письмом свою фамилию.

 Отправлено: 10.05.10 20:41. Заголовок: Diesendorf пишет: а..

Diesendorf пишет:

цитата:

а Медведев - такой фанат инета...

На собственном опыте убедилась. Зашла в ЖЖ, зарегистрировалась, в течение суток "проверили" мое существование в натуре, а не виртуальное, приняли мое обращение, решение было положительным. А тут-то мы просим всего ничего: почитать, прочитать, и от всего форума. Ну а выводы... будут или нет, или тишина в ответ

 Отправлено: 10.05.10 21:41. Заголовок: Selma , я думаю, лу..

Selma ,

я думаю, лучше что-то пытаться делать, чем думать, а будет ли результат от этих предпринятых действий.

 Отправлено: 11.05.10 01:56. Заголовок: Здесь в США вышла ст..

Здесь в США вышла статья, которую написал Сергей Дебрер:

http://www.russian-bazaar.com/article.aspx?ArticleID=16925

я не знаю есть ли он на этом форуме, я его нашёл в odnoklassniki.ru
и поблагодарил его. В отличии от России и Германии, где много пишут о
Российских Немцах, здесь в США таких статей катастрофически не хватает.

 Отправлено: 11.05.10 06:22. Заголовок: Ohl Позволю себе пол..

Ohl Позволю себе полюбопытствовать: а в чём выражается катастрофическая нехватка такаих статей в Америке?

 Отправлено: 11.05.10 08:05. Заголовок: не хватает в СМИ, а ..

не хватает в СМИ, а именно в печатных(русскоязычных) изданиях очень мало рассказывается о поволжских немцах .

Интересно а Медведев знает, что Российские немцы по-прежнему остаются единственным нереабилитированным народом в России???

 Отправлено: 11.05.10 10:59. Заголовок: Наталия!!!

А я о чем? Я же написала о собственном обращении, о том, каков порядок, не сидела, не ждала. Спор у меня был, МО в лице министра, нарушили права. Обратилась в ЖЖ к Президенту и результат был, и при том, положительный. А с учетом имеющегося у нас сильного Мозгового Центра, думаю, что такой возможностью просто необходимо воспользоваться.

 Отправлено: 11.05.10 20:24. Заголовок: 2-го издания книги Герхарда Вольтера "Зоны полного покоя"

Уважаемый Виктор Фридрихович,

первое издание книги Вольтера была в моей библиотечке, которую я раздарил при выезде из Казахстана.

Мне запали в памяти показавшиеся мне знакомыми 2 истории с трудормейцами в Челябинске. Они были безымянные. В первой упоминалось о трудармейце, получивщим сложный перелом бедра тяжело груженной лошадинной повозкой. А во второй -о выползшем на край еще не зарытой общей могилы трудармейце.

Пока я разбирался с тем, откуда мне все это известно, я остался без книги. Во втором издании я этих эпизодов уже не нашел. В первом случае речь шла о родном брате бабушки Фридрихе Шульц, а во втором -о родном брате моего отца, Фридрихе Кайзер. Первый скончался от переломов, а второй был комиссован и прожил еще до 50 лет -1957г.

Не подскажите, можно ли еще найти первое издание? Хотелось бы перепроверить себя.

С уважением
Виктор Кайзер

 Отправлено: 11.05.10 20:50. Заголовок: Vikai, первое издани..

Vikai,
первое издание книги Вольтера, вышедшее в конце 1991 г., естественно, давно разошлось, хотя я не исключаю, что кто-то до сих продает его через Интернет. У меня этой книги, к сожалению, тоже нет.
Что касается упомянутых Вами эпизодов, то я сейчас не берусь сказать, вошли ли они во второе издание. Однако, насколько я помню, при переработке первого издания во второе Вольтер никаких существенных сокращений не производил. Другое дело - третье издание, выпущенное уже после его кончины. Там издатели, как я слышал, позволили себе сократить текст, что, как правило, не практикуется при посмертном издании книг.
Поэтому я советую Вам перепроверить, в каком издании Вы не нашли интересующих Вас эпизодов, - во втором (1998 г.) или третьем (2003 г.). Если в третьем, то просмотрите второе издание, выложенное на сайте Сахаровского центра.

 Отправлено: 11.05.10 20:59. Заголовок: Diesendorf Большое ..

Diesendorf

Большое спасибо!

 Отправлено: 11.05.10 21:21. Заголовок: Хочу поделиться рад..

Хочу поделиться радостью - благодаря Ohl , который нашёл ссылку, где можно заказать книгу Вольтера Г.А. "Зона полного покоя", я уже сделала заказ и получила подтверждение. Предпочитаю такую книгу читать в традиционном (бумажном ) варианте. Ohl , выставьте, пожалуйста, ссылку на заказ, может, ещё кто-то пожелает её тоже заказать.